Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

Аарон ласково рассмеялся: "Конечно, госпожа Дина. Как я посватаюсь, нам же можно будет встречаться, вот и поговорим тогда вволю".

— Нам идти надо, — сказала из-за угла Джо. "Дина! — она повысила голос. Девушка спохватилась и шепнула: "Я вам буду писать".

— И я вам тоже, — еще успел ответить Аарон. Потом они обе скрылись за углом, и юноша почувствовал на плече руку Иосифа.

— Посватаюсь, — Аарон все смотрел куда-то вдаль. Он решительно тряхнул головой: "Иосиф, ну как же так? Эта девушка, Ева Горовиц, она такая красивая…, Может быть сделать что-то, поговорить с ней…"

— Я сначала с равом Судаковым поговорю, — Иосиф почесал бороду. "Был бы здесь Теодор, он бы тоже со мной пошел. Ладно, — мужчина взглянул на серое, покрытое тучами небо. Резкий ветер гулял по улице, поднимал пыль, мотались ветви деревьев. Аарон зачарованно сказал: "У нас такой осени и не бывает вовсе. А снег мы увидим?"

— А как же, — Иосиф взглянул на часы. "К молитве успеем. Не грусти так, — он взглянул на лицо друга, — помнишь же, Ханеле говорила — ты у нас первый женишься".

— Первый, — Аарон поднял бровь, — но в один день с тобой, не забывай.

Они спустились по каменной лестнице, и зашли во двор ешивы.

Рав Судаков покосился на темное окно, и набил трубку: "Видишь ли, Иосиф, Тора нам запрещает плохо говорить о других евреях. Сказано же: "Не ходи сплетником в народе своем".

Он чиркнул кресалом и, закурил: "Тем более, при всем уважении к Теодору, даже если бы он был здесь — я бы его не послушал".

— Почему? — поинтересовался Иосиф, глядя на раскрытую книгу на столе у раввина. "Интересно, — подумал мужчина, — с чего это он такое читает? Хотя это с нами он Каббалой не занимается, запрещено в нашем возрасте, а ему — можно".

— Потому что он не еврей, — пожал плечами Судаков. "Я не могу принимать его свидетельство, тем более, если речь идет о другом еврее. А что ты мне говоришь — мол, жила она с этим идолопоклонником, так у тебя доказательств нет, дорогой мой.

Иосиф вдруг покраснел: "Рав Судаков, я же врач. Я ее осматривал, я не могу ошибаться".

— Мало ли что могло случиться, — мужчина потянулся за книгой. "Вот, например, послушай, я тебе прочитаю, из Талмуда".

— Ступени дома моего отца были слишком высокими, я споткнулась и потеряла девственность, — Иосиф усмехнулся. "При всем уважении к Талмуду, рав Судаков — там еще написано, что черви зарождаются из грязи, а солнце вращается вокруг земли. Так что, — он поднялся, — не всему, что там написано — нужно верить".

Он приоткрыл дверь. Судаков холодно сказал: "Тот, кто не верит в Талмуд, не верит мудрецам — хуже идолопоклонника. Сказано же: "У вольнодумца нет доли в мире грядущем". Так что прикуси язык, иначе как ты приехал сюда, так и уедешь, только уже без невесты. А она станет хорошей еврейкой и выйдет замуж за соблюдающего человека".

Иосиф гневно повернулся: "Вы не посмеете!"

— Могу и посмею, — спокойно отозвался Судаков, затягиваясь трубкой. "Ты помни, мы живем на Святой Земле, а вы — в галуте, в изгнании. Что позволено там, то не позволено здесь. Иди, — он указал трубкой в сторону коридора, — учись".

Иосиф преувеличенно вежливо закрыл за собой дверь. Судаков, взглянув на открытую книгу, пробормотал: "Лучше так, чем вносить раздоры в общину. Сплетни, разговоры…, - он поморщился. "Лучше так. Но где, же ты? — раввин встал и подошел к окну. "Где же ты, отступник, я ведь чувствую — ты где-то рядом. Не могу увидеть — Исаак помотал головой.

Деревья во дворе гнулись под сильным ветром. Он услышал с востока, из-за холмов, из пустыни — раскаты грома.

Лея устроила ребенка в шали: "Мы к госпоже Азулай, Хана там играет, заберу ее и потом зайду к своему отцу, еды ему приготовлю. Ты белье развесь и пол помой. Как уходить будешь — накрой на стол, муж мой вернется, на обед".

— Хорошо, госпожа Судакова, — Ева опустила голову и, дождалась, пока она выйдет. "Ну, — сказала себе девушка, оглядывая застеленные кровати, холщовую занавеску, что прикрывала нишу с книгами, — вот и поищем амулет. А вы, госпожа Судакова, — Ева не удержалась и выругалась, — еще нескоро сюда вернетесь, обещаю. Сейчас Пьетро по дороге встретите".

Она подтащила к нише грубый табурет. Забравшись на него, подоткнув платье, Ева стала аккуратно протирать книги. Она оглянулась на дверь и пошарила за томами Талмуда. "Вот и шкатулка, — довольно улыбнулась она, — папа был прав".

Девушка откинула крышку, и замерла — медальоны — золотой и серебряный, лежали рядом, перепутавшись цепочками. "Надо проверить, — решила она, — папа говорил, там две части". Ева внезапно вздрогнула — ветер свистел, скрипела дверь. Она, быстро открыв оба медальона, глубоко, облегченно вздохнула.

— Какая туча за окном, — вдруг подумала девушка. "Сейчас дождь пойдет, наверняка. Так что не высохнет белье. Да я и развешивать его не собираюсь, — она рассмеялась. Едва дыша, стараясь не касаться букв и рисунков, Ева положила обе части амулета в золотой медальон и надела его себе на шею. Вдалеке гремел гром. Она услышала на пороге чьи-то шаги.

— Нас пораньше отпустили, — сказал мужской голос, — все равно сейчас ливень хлынет.

Ева повернулась, и ахнула. Неловко переступив ногами, закачавшись, она упала на каменный пол.

Лея взяла Ханеле за руку, и взглянула на сына — он спокойно спал: "А во что вы играли?"

— Вот, — Ханеле достала из кармана фартучка деревянную игрушку, — в зверей. Это крокодил, мама Лея, он далеко живет, за океаном. Это мне Аарон вырезал.

Красивое лицо женщины брезгливо искривилось. Она, взяв двумя пальцами игрушку, выкинула ее в канаву. Серые глаза Ханеле наполнились слезами. Девочка горестно прошептала: "Мой крокодил…"

— Нельзя, — строго сказала Лея, ведя девочку за собой, — нельзя таким играть, Хана. Это грязное животное, не кошерное, даже смотреть на него нельзя. Твоя душа — чистая, еврейская душа, ты должна сохранять ее такой. Твой отец когда-нибудь станет главой ешивы, к тебе будут свататься юноши из хороших семей. Ты должна быть достойной дочерью Израиля. Понятно тебе?

— Да, — Ханеле вздохнула. "А можно с собачкой играть, с Ратонеро? Он такой ласковый, добрый".

— Тем более нельзя, — отрезала мачеха. "Тебе три года, ты уже не ребенок, и должна это понимать".

Ханеле только тяжело вздохнула и, отвернувшись, оглянулась: "Пусть его кто-нибудь подберет, быстрее. Мальчик или девочка. Пожалуйста, Господи".

Лея плотнее запахнулась в шаль и посмотрела на серые стены домов: "Дочерей надо строже воспитывать. Тем более мать у нее такая была. Хоть и не помнит ее Хана, а все равно — вдруг, упаси Господь, так же себя вести будет, как она. Грех так говорить, о мертвой, она еврейка была, но все равно — женщина почувствовала, что краснеет, — недостойного поведения".